— А этот спустился, — беззаботно заявила Джиллиан.

— Улыбка Фортуны. — Ричард отхлебнул из своего бокала. — Любопытно, что леди Форестер нарядила слуг в домино. Не отличишь одного от другого.

— Я не обратила на это внимания, — пробормотала Джиллиан.

— Понятно. Но за этими масками может скрываться кто угодно. — Секунду помолчав и пристально глядя на Джиллиан, он добавил: — Бродяга. Или принц.

— Да, конечно. — Она ответила ему таким же пристальным взглядом. Нет, он, конечно, не мог знать. — Но вероятно, это просто слуга.

— Более чем вероятно. — Он небрежно пожал плечами. — Не хотите ли потанцевать?

При мысли о том, что она окажется в его объятиях, Джиллиан ощутила тревожное сердцебиение, но заставила себя ответить как можно непринужденнее:

— Ну и ну, танцевать после встречи в саду, милорд? Что скажут в свете?

— Очень многое, как я полагаю. Особенно потому, что я претендую более чем на один танец, и даже еще более того: я намерен завладеть вашим вниманием на весь остаток вечера.

— Вы отдаете себе отчет, что это равносильно объявлению о наших намерениях?

— Отдаю.

Он согнул руку в локте, и Джиллиан, глубоко вздохнув, положила на нее свою.

Минутой позже они вошли в бальный зал и направились к площадке для танцев. Джиллиан остро ощущала устремленные на них любопытствующие взгляды. Заиграли вальс, и Ричард заключил Джиллиан в объятия — сильные, уверенные и спокойные.

Он держал ее не ближе, чем позволяли приличия, но она чувствовала, как обволакивает ее само его присутствие, его тепло. Глаза их встретились, и Джиллиан забыла обо всем. Они кружились по залу в той редкой гармонии движений, которая не всегда сопутствует даже хорошо танцующей паре, как будто танцевали вместе и прежде, как будто были одним целым.

Джиллиан слышала музыку, стараясь двигаться в такт, но туманно, словно во сне. Она ощущала только реальность его объятий, завороженная неотрывным взглядом его темных глаз. Кровь пульсировала, дыхание замирало, она не могла отвести от Ричарда глаз. И не хотела. Не было в мире ничего, кроме них двоих и всепоглощающего чувства. Какого? Желания? Неотвратимости? Смятения перед неведомым?

То, что происходило между ней и этим графом, было чуждо Джиллиан, как чужд тихий, спокойный ручей бурному течению полноводной реки. Так много времени прошло с тех пор, как мужчина заставлял ее испытывать душевный трепет, не говоря уже о сопровождавших его внутренних сомнениях, противоречиях, страхах и… предчувствиях? Все это одновременно пугало Джиллиан и манило к себе.

Она боялась его, боялась себя, их обоих вместе и того, что принесет им будущее, но в его объятиях убедилась, что понимать и признавать правду недостаточно.

Она должна встретиться с ней лицом к лицу.

Глава 7

Лошадь Ричарда осторожно продвигалась по гравийной дороге, по правде сказать, ныне более богатой рытвинами, чем гравием. Ухоженные газоны давно ушли в прошлое и все больше уступали места зарослям живой изгороди, готовой, казалось, поглотить их окончательно. Цветники, которые так радовали глаз в былые годы, превратились в плантации сорняков, и лишь кое-где распускались цветы, слишком упорные, чтобы поддаться натиску этих беспощадных завоевателей и небрежению со стороны хозяев замка.

В лучшие дни предприимчивый садовник на службе у процветающего графа Шелбрука расположил газоны и цветники таким образом, чтобы они как бы ступень за ступенью привлекали взгляд к невысокому холму, на котором располагался Шелбрук-Мэнор, и затем уже к самому зданию. Большой дом взирая тогда на окрестности, словно каменная королева, благодушно наблюдающая за своими владениями. Теперь королева одряхлела, как и все, что ее окружало, и превратилась в старую даму, уставшую от житейской борьбы, но все же сохранившую столько гордости, чтобы держаться прямо.

Ричард стиснул зубы в приступе жаркого гнева, который охватывал его каждый раз при первом взгляде на дом. Он хорошо помнил его таким, каким тот был в его детские годы, до отъезда в школу. До смерти матери. До того, как пристрастие отца к вину и картежной игре едва не привело к потере имения.

И как всегда, гнев Ричарда смешивался с чувством невольной благодарности к безответственному родителю. Он и сам был недалек от того, чтобы пойти по стопам отца. Если бы не обязательства, выпавшие на его долю после кончины его сиятельства, и если бы не чувства долга, унаследованное им от матери, он распорядился бы своей жизнью ничуть не лучше, чем покойный граф.

И как всегда, гнев подогревал его решимость.

Издалека до него донеслись взрыв смеха и лай собаки, и Ричард не удержался от улыбки. Слава Богу, его сестры сохранили присутствие духа. Правда, они слишком молоды, чтобы помнить время, когда жизнь здесь была совсем иной, да и дело обстоит, к счастью, не так, чтобы им пришлось просить подаяние на улицах Лондона, не зная, когда доведется поесть в следующий раз. У них есть крыша над головой, какая бы она ни была, а родовое имя благодаря усилиям Ричарда приобретает прежнюю респектабельность. Даже финансовые дела понемногу улучшаются.

Он доехал до широких каменных ступеней, двумя красиво изогнутыми маршами ведущих к входным дверям дома, и спрыгнул с коня. Когда он был мальчиком, кто-нибудь всегда оказывался поблизости, чтобы принять поводья. В дни былого величия в имении держали более сотни слуг для дома, конюшен и ухода за парком. Когда Ричард вступил в права владения своим более чем скромным наследством, их оставалось почти столько же, и он уволил всех, кроме старика Неда, который изо всех сил старался удержать дом от падения на головы обитателям, и его жены Молли. Шелбрук-Мэнор был для обоих таким же родным домом, как и для Ричарда.

Арендаторы сохранили прежнее положение; фермеры, которые питались немногим лучше, чем он сам, все же могли прокормить собственные семьи и в качестве арендной платы снабжали провизией Шелбрук-Мэнор, да еще кое-что оставалось у них на продажу. Урожаи, могли бы увеличиться, но вложения в обработку земли и внедрение новых методов выращивания сельскохозяйственных культур обошлись бы слишком дорого. Доходы всех, кто жил в имении — как в самом доме, так и в коттеджах, — были настолько же взаимозависимы, как и многие поколения назад. Чтобы что-либо улучшить, требовались большие средства.

Ричард бросил поводья на седло и зашагал по ступенькам. Лошадь далеко не уйдет, она ведь тоже дома.

Он подошел к большой деревянной двери, за долгие годы службы сильно облезшей от дождя, холода и прочих влияний непогоды, взялся за большую медную ручку и толкнул внутрь. Дверь распахнулась с протестующим скрипом.

— Ричард! — Этот оклик смешался с возбужденным собачьим лаем.

Вздрогнув от неожиданности, поскольку был все еще погружен в невеселые мысли, он обернулся.

К нему катился огромный, совершенно мокрый, белый с коричневым меховой клубок, преследуемый младшей сестрой Ричарда, такой же возбужденной и мокрой, как пес. Лохматый клубок докатился до последней ступеньки, встал на все четыре лапы и бросился назад, вверх по лестнице.

— Генри! — громко окликнул собаку Ричард.

Пес тотчас остановился и посмотрел на него с обожанием — иначе и нельзя было назвать выражение его карих глаз. Тело собаки дрожало от восторга и невероятно частых взмахов хвоста.

— Он просто хочет с тобой поздороваться. Он по тебе ужасно скучает. — Бекки остановилась рядом с собакой и улыбнулась. — И я тоже.

— А уж как я скучаю по тебе, сестричка! — тоже с улыбкой ответил Ричард. В шестнадцать лет в его сестре все еще было больше от мальчишки-сорванца, чем от благонравной девушки. Темно-рыжие волосы Бекки были необыкновенно хороши, и со временем она обещала стать настоящей красавицей. Благословение это или проклятие? — Я бы тебя обнял, только…

Бекки расхохоталась и убрала с лица мокрую прядь волос.

— Я хотела его искупать.

— А вместо этого он искупал тебя. — Ричард почувствовал запах мокрой собачьей шерсти. — Он явно нуждается в том, чтобы его вымыли как следует.